Видео-рассказы

Духовные истории и свидетельства, которые вдохновляют и поучают

Бабушка и внучка.

Бабушка и внучка.

Хочу поведать вам, уважаемые читатели, одну довольно необычную историю. Историю из жизни одного парня, который, считая, что жизнь кончается, даже не подразумевал, что она только начинается! Четыре года назад я развелся с женой. А точнее она развелась со мной. А всё потому, что мне диагностировали мужское бесплодие. Долгое и дорогое лечение не помогло, поэтому жена со словами: «Зачем мне нужен дефективный мужик!», ушла к другому, а я остался один на один со своим горем. Если вы думаете, что дети нужнее женщинам нежели мужчинам, то вы глубоко заблуждаетесь. На работе взял недельный отпуск за свой счёт и дома пил три дня. Человек я мало и редко пьющий, а тут на меня такая тоска навалилась, что иного лекарства, как водка, я не придумал. Родители и сестра помогли мне не впасть в пучину алкогольного забвения, привели в порядок, приободрили, а сестра провела пару воодушевляющих бесед (она по образованию психолог). На удивление я быстро собрался духом и телом, вышел на работу и, погрузившись с головой в дела нашей конторы, начал постепенно забывать предательство жены и столь печальную участь никогда не иметь своих детей. Возвращался как-то в один декабрьский вечер с посиделок с друзьями в снятом нами загородном коттедже. Так как я с выпивкой завязал наглухо, то мне довольно быстро стало скучно с моими всё более пьянеющими друзьями. Распрощался, прыгнул в машину и поехал домой. Начинался снежок, который, по словам синоптиков, обещал перерасти в метель, поэтому ехал я не быстро. Машин мало на дороге, трасса практически пуста. До города оставалось километров 30. Тут я увидел, как по обочине дороги идет бабушка и тянет за собой двухколёсную тележку, на которой лежала довольно увесистая сумка, а рядом с бабулей еле волочила ноги совсем маленькая девчушка, на вид лет 6-7. Я, включив правый поворот, остановился рядом с ними. — Бабушка, Вы чего это в такую погоду — то прогулки устроили? Да еще маленькую с собой взяли? — Ой, сынок, я это... дура я старая, вот! Поплелась к черту на рога, думала автобусы ходят, ан нет, окаянные! Тудой-то доехали, а обратно своими ногами приходится! Катюшку то жалко, устала, бедненькая. Я вышел из машины и открыл заднюю пассажирскую дверь. — Садитесь, довезу, а то, не ровен час, замерзнете тут. — Ой спасибо, милок! Спасибо, добрый человек! — запричитала бабуля, — Катюш, скажи дяде «Спасибо». — Пасиба, — скромно произнесла девчушка. Усадил я на сиденье малышку, потом бабушке помог забраться. Машина-то у меня не маленькая. А тележку с сумкой обустроил в багажнике. Кстати, сумка была очень даже нелёгкая! Гантели, что ли, бабуля там везёт? Сел за руль и медленно поехал дальше, порой глядя в зеркало заднего вида и наблюдая, как бабушка снимает с внучки пальтишко, шапку и ботинки. — Бабуль! — Да, сынок? — А ехать-то куда? — с улыбкой произнёс я. — Ой! Точно, не сказала тебе ведь куды надо! До Филипповки, милок, однако, до неё родимой! Ничего себе! До Филипповки! От того места, где я подобрал своих попутчиков до указанной деревни кэмэ 15 будет точно! И как это бабушка с девчонкой и сумкой такой путь хотела преодолеть? По морозу и темени-то! Снова глянул в зеркало: бабуля отогревала ноги внучки, а девчушка уже в обнимку сидела с плюшевым белым ушастым зайцем, которого я нашел рядом с мусоркой пару месяцев назад почти нового только с надорванным ухом и лапой; зашил, постирал и с тех пор он со мной ездит. — Катюш, нравится зайка? — спросил я. Катя утвердительно и быстро закачала головой, отчего косички и банты смешно затряслись. — Катенька, оставь зайку. Может, эта зайка принадлежит дочке этого дяди? — Да что Вы! У меня детей нет... и уже не будет никогда... — Почему? — удивилась бабушка. — Почему? — повторила Катя и посмотрела удивленными большими голубыми глазами прямо в зеркало, в которое я посматривал. — Да это долгая история... — произнес я и выехал на дорогу, ведущую к деревне. Дорога была не ахти, машину начало потряхивать, отчего девочка испуганно ойкнула и ещё крепче обняла плюшевого зайца. Бабушка опередила мой вопрос. — Она побаивается на машинах ездить, был случай нехороший просто, но это не важно. Так почему у тебя детей-то быть не может. — Врачи диагностировали бесплодие... — Ой, ой, ой! Беда! — запричитала старушка. — Да ничего страшного, я уже свыкся! — Да как же к такому свыкнуться можно! Без детишек ой как тяжко! — Согласен, а что делать-то? Жизнь продолжается! — Эт хорошо, что ты, сынок, духом не падаешь! А жёнка твоя чего? — А чего жёнка? Смотала удочки и к другому, мол, я дефективный. — Вот паскуда же! — произнесла бабуля, прикрыв уши внучке. Я заулыбался. — Бабушка, а кто такой фек-тив-ный? — по слогам произнесла девчушка. — Дефективный, Катя, значит бракованный, поломанный. — Ну спасибо Вам, бабушка, за тёплые слова, — беззлобно и с юморком ответил я. — Прости, сынок, не подумала. — Да ничего! На правду не обижаются. Вот уже едва уловимые огни деревни показались сквозь белую пелену густого снега. Бабушка сказала, где остановить. Остановился у ворот старого деревянного домишки. Открыл багажник, достал тележку с сумкой, заметил, что одно колёсико вот-вот отломается, пока бабушка одевала внучку, я произвел экспресс-ремонт тележки, благо, там нужно было только шпильку заменить. — Сынок, помоги старой спуститься! Я подошёл к двери, помог бабуле, потом взял на руки Катюшку и поставил на землю. — Катюшенька, зайку-то оставь, внучка. Он ведь дядин. Катя, явно не желая расставаться с плюшевым зверем, нехотя положили его на сидение. Я же взял зайца на руки и начал изображать с ним разговор. — Зайка, а ты хочешь у Кати остаться? А ты у Кати спросил: хочет ли она тебя взять? Ну зайка не будь эгоистом, спроси у Кати разрешение! — я изменил голос на тоненький писк, изображая голос зайки. — Катя, ты хочешь, что бы я был твой? Катюша энергично закивала, отчего шапка съехала на глаза. Я улыбнулся. — Ну всё, Катюш, теперь зайка твой! Я протянул игрушку девочке, та его схватила и обняла. — Пасиба, дядя! Ты доблый! Бабушка, а мы поможем дяде не быть фек-тив-ным? — Конечно, Катюш! Спасибо тебе, добрый человек, спасибо спаситель наш! — бабушка начала кланяться мне, а я так растерялся, что не знал, чего и говорить. — Не дал замёрзнуть-то, спас ты нас! — продолжала бабушка, в придачу осеняя меня крестом. — Ты нам с добротой, и мы тебя отблагодарим. Бабушка начала быстро рыться в недрах своей сумы. Я думал, будет деньги предлагать, и уже придумал пару фраз, чтобы их не брать, но бабушка достала обычный прозрачный пакет полный обычных разноцветных конфет — леденцов, и дала мне в благодарность. — Вот сынок тебе наша благодарность! А еще мы за тебя Богу молиться будем! И сам бы в храм сходил! Господь поможет, стоит лишь только постучаться к нему! И всё наладится скоро! Будет у тебя дом полон детского смеха и теплоты любви. — Ну лады, милок, мы пойдём уже! Будь счастлив! — И вам удачи! До свидания, Катюша! Катя помахала мне ручкой, и с бабушкой они пошли до калитки. Я сел в машину, развернулся и отправился домой. Через несколько дней, возвращаясь с работы, решил остановиться у храма, свечку поставить. В церкви я практически никогда не бывал. Не знал, что да как делать. Благо, перед храмом, увидев мое замешательство, меня встретила одна монахиня (что мне показалось странным, очень похожая, на бабушку, что я подвозил). Она подсказала как вести себя в храме. Также, показала мне икону Серафима Саровского, и посоветовала, излить перед ним все свои печали. Я так и сделал. Попросил у него помощи. Да так и остался стоять перед иконой. Оказалось, что была вечерняя служба, и я решил не уходить до ее окончания. (Забегая наперед скажу, что в будущем я намного чаще стал посещать Церковь. Как только позволяет робота). Через пару дней на работе я был приятно удивлён: оказывается наша строительная компания взяла шефство над одним из детских домов нашего города. Меня назначили главным по организации закупки всего необходимого для детей, а самое главное подарков к Новому Году. Я связался по телефону с директором детского дома, она назначила время встречи. После обеда я уже подъезжал к детдому. — Данил Андреевич? — спросила у меня женщина на крыльце. — Да. С кем имею честь? — Светлана Петровна — директор. Поздоровались, она пригласила меня в свой кабинет на втором этаже. Возле лестницы мимо нас прошла воспитатель, которую за руку держала девчушка лет 4-х с огромным белым плюшевым зайцем в обнимку. Заяц был точь-в-точь, как тот, который я подарил недавно другой девочке. Проходя мимо меня, девочка почему-то удивленно взглянула мне в глаза. Кстати, нужно добавить, что эта девочка была очень похожа на Катюшу из деревни Филипповка, но младше, и глаза карие, а не голубые, а так очень похожа! Даже косички и банты такие же. Нас уже разделяло метров десять, как сзади я услышал тоненький крик: «ПАПААА!» Я обернулся и увидел, как ко мне со всех ног мчится девчушка, вырвавшись из рук воспитателя, и волоча бедного зайца за ухо по полу. Я встал на одно колено, девочка со всего маху бросилась мне на шею, обняла и положила голову мне на плечо. — Папа! Папа, ты плисол за мной? Моё сердце сразу растаяло, на глазах появились бисеринки слёз. Воспитатель и директриса, тоже расчувствованные это сценой, украдкой вытирали слёзы. — Да, дочка. Я за тобой! Я уже не мог сдержать слёз, которые текли по щекам. Я даже забыл зачем приехал в детдом: мысли были только о том, какие документы нужны на удочерение. Немного позже я узнал, что девочку зовут Ирина, что её нашли на пороге полуторагодовалой, при ней не было никаких документов, только записка с именем и датой рождения. Полиция так и не нашла ни родителей, ни родственников девочки, её оставили в детдоме. Дважды Иру пытались удочерить, но она устраивала дикие истерики, явно не желая уходить с теми людьми. И вообще взрослых она сторонилась, только меня она почему-то приняла да ещё и папой назвала. Два месяца я в бешеном темпе собирал нужные справки, выписки и остальную макулатуру, необходимую для процесса удочерения. Но вот всё решилось благополучно, и я стал отцом, а у Иринки появился папа. По этому поводу родители устроили маленькое пиршество. Ира была знакома уже со своими новыми бабушкой и дедушкой, со своей тетушкой и старшим братом Вовой (все приезжали знакомиться в детдом), поэтому дома она, никого не стесняясь, бегала по комнатам, прыгала по креслам и дивану с Вовкой, норовя сшибить то телевизор, то самим расшибить лоб. Мама и папа были от Иринки в диком восторге и чуть не засюсюкали до смерти. Дочь я оставлял у родителей, когда уезжал на работу, но это не могло так дальше продолжаться, поэтому я нашёл хороший детский садик. Ира категорически туда отказывалась ходить, думая, что я её оставлю там навсегда, у меня сердце кровью обливалось, когда она в слезах умоляла не оставлять её. Но не прошло и недели, как она поняла, что никто её одну оставлять не собирается, успокоилась и даже начала общаться с другими детьми. А чуть позже вообще начала меня будить уже часа в 4 утра, требуя собрать её в садик! Прошёл почти год с момента удочерения Иры. У нас всё было хорошо, вот только порой дочь мне задавала такой вопрос, на которой я не мог ответить: «Папа, а почему нас нет мамы?» Ну вот, что ответить на это пятилетнему ребёнку? Однажды, уезжая с работы в садик за Ирой, я попал в дикую пробку: машины стоят колом, снег, метель кругом, а мне всё звонят с детсада, когда я приеду и заберу дочь. В садик я приехал только к девяти часам вечера. Думал, Иринка вся в слезах выпишит мне по первое число, но всё было гораздо интереснее. Сторож провел меня в детскую раздевалку, в которой сидела дочь и слушала сказки, которая ей читала молодая и очень красивая девушка. — Папа! — закричала Ира, завидев меня. vk.com/pravoslavn_ist Подбежала ко мне, я её схватил и усадил на руки. — Сегодня не хулиганила? Ела хорошо? Ирка закивала. — Здравствуйте, я — Алина. Новый воспитатель. Как раз группу вашей дочери воспитываю. Что — то вы припозднились! — Алина, извините ради бога! Пробки, пурга... ух! Спасибо Вам огромное, что посидели с этой егозой! Сколько я вам должен? Кстати, я — Данил. — Очень приятно! — Алина заулыбалась и почему-то залилась румянцем. — Ничего не нужно, мне даже самой интересно было с вашей дочкой посидеть. Она у вас просто золото! Не то, что мой обалдуй! Ира, услышав это, показала мне язык, а я ей в ответ, отчего мы все рассмеялись. — У Вас сын? — Да, скоро четыре будет. Ой интересно, а такси приедет в такую погоду? Мне же Женьку у родителей забирать... — А что же муж? — Муж объелся груш! Ушёл, как узнал, что я беременна... Я замолчал. А чего говорить в такие моменты? — Ну тогда, Алина, с вашего позволения, я отвезу Вас домой! — Нууууу... Хорошо! — заулыбалась она и побежала одеваться. — Папа, а пусть тётя Алина станет нашей мамой? — сказала Ирка, состроив при этом жалобную гримаску. — Это, доча, уже не от меня зависит, вернее не только от меня. Через год мы поженились, а еще через месяц Алина, сказала, что беременна! Я чуть скандал не устроил! Я же не могу иметь детей! С кем это моя молодая жена налево сходила? Но Алина уверяла, что никогда не изменяла, что даже в мыслях ничего подобного нет. Настояла на сдачу анализов, которые показали, что я абсолютно здоров! Как такое возможно, даже врачи не знали! А родилась у нас двойня: мальчик и девочка. Той июльской ночью мне не спалось... Жена спала, дети тоже сопели, а у меня сна ни в одном глазу. Ворочился, ворочился, и вот уже начала наваливаться приятная дрёма, как я отчетливо услышал с улицы через открытое окно девичий детский голосок: — Бабушка, а там дядя живёт, который нас зимой возил! Помнишь? — Помню, Катюша. — А он уже не фек-тив-ный? — Нет, Катюш, он уже нормальный. — Холошо! Я сразу же узнал эти голоса, бросился к окну — никого! На балкон — тоже никого! Быстро натянул штаны и, впрыгнув в тапки, рванул на улицу — улица была абсолютно безлюдной и беззвучной. Вернулся домой, Алина, видимо, проснувшись от моей беготни, стояла в коридоре и испуганно смотрела на меня. Я ей рассказал про тот случай с бабушкой и внучкой. На моё удивление Алинка отреагировала на мой рассказ более чем серьёзно, утром мы отвезли детей к её родителям, а сами поехали в Филипповку на поиски старушки и девчушки. Алина очень настаивала, что их нужно обязательно поблагодарить. Приехав в деревню, мы начали расспрашивать местных, где найти бабушку с внучкой, но не зная имени бабули, а только имя девчушки, задача была нелёгкая ( деревня-то большая — сотня дворов ). И вот в небольшом магазинчике нам повезло. Алинка забежала купить воды, а я завел разговор с продавщицей, пытаясь разузнать про бабуську. После моего описания бабушки и внучки, продавщица вдруг замахала руками, ойкнула и уселась на стул. — Когда, Вы говорите, их подвозили? — Да уж года три назад... — Ой, да не может быть! Что Вы такое говорите? — А что такое? — Так Раиса с Катюшенькой уже как пять лет... не живут... — Как? Почему? — Они на маршрутке разбились, когда с Надеждинска ехали... Сказать, что я обалдел, значит не сказать ничего. — А где они похоронены? — спросила жена. — Да на погосте нашем, это километра три за деревней. — Спасибо, — поблагодарила Алина и повела обалдевшего меня к машине. На кладбище мы долго искали могилы бабушки и внучки, но нашли. Поросшие бурьяном и с покосившимися крестами, на которых были поблёкшие овалы фотографии совсем маленькой Катюши и её бабушки... Я не знал, что говорить и находился в полной прострации. За меня сказала Алина: — Спасибо вам, добрые люди! Спасибо, что сделали счастливыми нас и наших детей!

Нежданная помощь.

Нежданная помощь.

Одинокая женщина сидела на перроне и рыдала взахлёб. Ещё бы… Ведь на этой маленькой станции, неподалёку от которой жила Катя, так редко останавливались поезда. А ей срочно нужно было на поезд. Ведь там, в Москве, в реанимации врачи боролись за жизнь её маленькой дочурки. Тяжёлый врождённый порок сердца ещё в утробе поставил жизнь крохи под угрозу. А тут ещё этот грипп, давший осложнение! В общем, в попытке спасти жизнь ребенку, сан авиация спешно доставила Евгению в одну из московских клиник. И так сложились обстоятельства, что мама не смогла полететь весте с ней. А папы в них не было, он умер несколько лет назад. Пьянство сгубило жизнь еще молодого мужчины, и, к сожалению, все старания Екатерины спасти мужа, не увенчались успехом. Остались вдвоем с дочуркой, но и та при смерти. Взяв на работе отгул и собрав самое необходимое, молодая женщина уже спешила на поезд в Москву. Ведь её материнское сердце чуяло недоброе, что дочурке плохо без мамы. Конечно, она понимала, что в реанимацию её могли не пустить, но само знание о том, что она рядом, дало бы ребенку силу бороться. И вот...она не успела. Поезд ушёл... До следующего поезда целых четверо суток. К тому же из-за метели дороги от её деревни совсем замело. Она едва смогла добраться до станции, и то пешком через лес. Продолжая одиноко рыдать, она услышала голос: - "Дочка! Что ты плачешь...? Какая у тебя беда случилась?" Подняв голову, Екатерина увидела благообразного, чисто одетого старичка, со стареньким пенсне на носу. Он тепло улыбался ей. Сама не зная зачем, она поведала свою историю. Рассказала и про дочь, и про ушедший поезд. Старичок улыбнулся и сказал: «Ну… Довольно плакать. Сейчас всё устроим." И оставив её на скамейке, благообразный старец пошёл в сторону кабинета начальника станции. А девушка с удивлением и надеждой смотрела ему в след. Спустя пару минут, этот дедушка вышел из кабинета, и подойдя поведал Кате, что всё устроилось. - «Сейчас в сторону Москвы будет идти маневровый тепловоз. Тебя они з собой заберут. А теперь мне пора. Только вот возьми это, и передай главному хирургу той клиники, где сейчас твоя дочь. И не переживай. Всё будет хорошо, я тебе обещаю. И да…если когда-нибудь будешь на улице Одесской, тогда зайди ко мне в гости, там меня все знают." Старичок протянул ей чистый запечатанный конверт, и неспеша обернувшись шел вдоль перрона, пока не исчез вдали. Встав, Екатерина пошла отблагодарить начальника станции за проявленную доброту, всю дорогу размышляя о словах неизвестного ей дедушки. Ведь нет в её городе такой улицы... и конверт на удивление совершенно чист. Подойдя к кабинету начальника станции, секретарь сообщил, что начальник отсутствует с самого утра, да и не будет его сегодня. Удивлению не было предала. В расстроенных чувствах Катя подумала про себя: - «А как же слова того старичка? Неужто он сказал это просто чтобы меня утешить...?» И вновь расплакалась. Только присев на ту же самую лавочку она увидела подходившего к ней мужчину. - «Вы Екатерина? Это Вам срочно нужно в Москву?» - «Да»: - ответила девушка. - «Тогда следуйте за мной. На запасном пути Вас ожидает маневровый тепловоз. Мы Вас довезём." И Катя пошла за ним. В кабине её приветливо встретил машинист: -«Здраствуйте! Я Егор. Садитесь, нам пора». Спустя несколько часов тепловоз остановился у перрона Казанского вокзала. Машинист помог молодой маме спуститься из кабины, а напоследок они обменялись телефонами, ведь за те несколько часов пути успели подружиться. Уж очень хорошим и компанейским человеком оказался Егор. Напоследок тепловоз посигналил ей, и она, помахав рукой пошла к зданию вокзала, чтобы ехать к дочке. Спустя некоторое время она была уже в клинике, возле кабинета главного хирурга. Катя уже знала, что Женечка совсем плохая, даже не дышит сама, и никто не давал утешительных прогнозов. Нужна была операция, но никто не хотел брать на себя столь огромную ответственность. А времени оставалось всё меньше. Екатерина отправилась к хирургу. Тот поздоровался с ней, и спросил, что она хотела. Девушка сказала, что ему просили кое-что передать, и достала из сумочки тот самый конверт. Хирург с удивлением оглядел запечатанный чистый конверт, и достав из стола ножницы, вскрыл его. Из него выпал сложенный вдвое лист бумаги. Развернув его, он в немом удивлении уставился на написанную там короткую фразу. "Саша! Срочно оперируй Евгению!! Времени совсем не осталось! У тебя всё получиться! Я сам буду твоим ассистентом. И подпись: Лука." И тут по комнате разлилось дивное благоухание, а лист стал девственно чист. Хирург, которого действительно звали Александром, в сильнейшем волнении спросил: - «Скажите, а кто Вам дал этот конверт...?» Катя рассказала ему всё. И про ушедший поезд, и про старичка, и про тепловоз. Мужчина в сильнейшем волнении достал из стола икону. Молодая мама в неимоверном удивлении уставилась на изображение того самого старичка, с надписью на образе: «Святитель Лука Крымский". Тут она всё поняла... И про историю с тепловозом, и про дивный аромат. Врач сказал ей: - «Вот что! Я попробую спасти Вашу дочь! Я верю, что всё будет хорошо." Так и вышло... Хирург прооперировал сердце девочки, всё у него получилось. Он долго ещё потом рассказывал коллегам, что никогда за его многолетнюю работу у него не было такой лёгкой операции. Коллеги не верили… Но врач не лгал, ведь ему во время операции незримо помогал Святитель Лука, который при жизни и сам был хирургом. Спустя 2 месяца Женю выписали из больницы. Всё это время мама находилась рядом с ней, ведь неравнодушный к чужой беде Александр уговорил главврача клиники взять Катю санитаркой на то время, что её ребёнок будет лежать в больнице, и выделить ей комнату в общежитии для персонала. Девушке так понравилось работать там, что она осталась работать санитаркой в клинике и после выписки дочери. А ещё пару месяцев спустя, ей позвонил Егор, тот парень, машинист тепловоза. Узнав, что она осталась в Москве, пригласил её с дочуркой в кафе. Малышка очень понравилась ему, а он понравился девочке. Они с Катей стали встречаться, а ещё год спустя, Катя продала дом в селе. Егор немного добавил, и они купили однокомнатную квартиру в Подмосковье. А в скором времени они стали мужем и женой, обвенчавшись в ближайшем к их дому храме. Малышка стала звать Егора папой, не помня по малолетству настоящего своего отца. В их квартире, на самом почётном месте висела икона святого Луки Крымского, спасшего от неминуемой смерти Евгению. Катя временами вспоминала слова Святителя Луки о том, что если она будет на улице Одесской, то пусть заходит в гости. И вот однажды, она с семьёй попала на отдых в Крым. И, конечно, не могла не поехать поклонится мощам Святителя Луки. Каково же было её удивление, когда, приехав в Свято-Троицкий женский монастырь в городе Симферополь, она узнала, что его мощи находятся на улице Одесской. Таким образом, она действительно побывала в гостях у Святителя Луки. Так святой-хирург, святитель и исповедник Лука Крымский пришёл на помощь девушке Кате и её доченьке Жене. Святителю отче Луко, моли Бога о нас! Слава Богу за всё! Эта история написана на основе реальных событий, а имена всех её героев подлинные. Автор: «Странник»

Помощь усопших.

Помощь усопших.

Бывает, что уехавший сын сам отправляет родителям богатые посылки и переводы. В истории Церкви немало примеров, когда молитвенное общение с усопшими помогало живущим решить свои земные проблемы. Вот несколько примеров. У одного священника умерла жена, которую он очень любил. Горечь утраты оказалась для него непосильной, и он начал пить. Каждый день он поминал ее в своих молитвах, но все глубже и глубже погружался в трясину алкоголизма. Однажды к этому священнику пришла прихожанка и рассказала, что во сне к ней явилась его умершая жена и сказала: «Налей мне водки». «Но ведь ты же никогда не пила при жизни», – удивилась прихожанка. «Мой муж приучил меня к этому своим нынешним пьянством», – отвечала умершая. Этот рассказ настолько потряс священника, что он навсегда бросил пить. Впоследствии он принял монашество. Скончался в сане епископа. Звали его – Владыка Василий (Родзянко). Другой случай. Студент духовной академии шел на экзамен, недостаточно хорошо зная материал. В коридоре на стене висели портреты ученых и богословов, в разные годы преподававших в академии. Студент молитвенно обратился к одному из давно почивших преподавателей, с просьбой – помочь ему сдать экзамен. И на всю жизнь запомнил, насколько явной была эта помощь. Экзамен он сдал на «отлично», все время ощущая спокойную, доброжелательную поддержку того, к кому он обратился. Студент тоже стал монахом, а потом – епископом. Это – владыка Евлогий, архиепископ Владимирский и Суздальский. А на портрете был изображен преподаватель МДА митрополит Филарет (Дроздов), впоследствии, канонизированный как Святитель Филарет Московский (кстати, историю эту владыка Евлогий рассказал, когда Синод собирал материалы для канонизации свт. Филарета). Удивительный случай молитвенного общения с усопшими описывает митрополит Сурожский Антоний. Однажды к нему обратился человек, который во время войны случайно застрелил любимую девушку, свою невесту. Одним выстрелом он разрушил все, о чем они так много вместе мечтали. Счастливую жизнь после войны, рождение детей, учебу, любимую работу... Все это он отнял не у кого-то, а у самого близкого и дорогого человека на земле. Этот несчастный прожил долгую жизнь, многократно каялся в своем грехе перед священниками на исповеди, над ним читали разрешительную молитву, но ничего не помогало. Чувство вины не уходило, хотя со времени того злополучного выстрела прошло почти шестьдесят лет. И Владыка Антоний дал ему неожиданный совет. Он сказал: «Вы просили прощения у Бога, которому не причинили вреда, каялись перед священниками, которых не убивали. Попробуйте теперь попросить прощения у самой этой девушки. Расскажите ей о своих страданиях, и попросите, чтобы она сама помолилась за вас Господу». Впоследствии этот человек прислал Владыке письмо, где рассказал, что сделал все, как он велел и ледяная заноза вины, сидевшая в его сердце долгие годы, наконец, растаяла. Молитва убитой им невесты оказалась сильнее его собственных молитв. Да и сам митрополит Антоний рассказывал, как в трудные минуты своей жизни он обращался к своей усопшей маме с просьбой помолиться за него, и много раз получал ожидаемую помощь. Когда-то Владимир Высоцкий пел: «...Наши мертвые нас не оставят в беде, наши павшие – как часовые». Уходя из этой жизни, наши любимые становятся ближе к Господу и могут ходатайствовать за нас перед Ним. Поэтому мы и молимся святым, которые канонизированы Церковью. Но нельзя забывать, что святыми Церковь считает не только внесенных в святцы прославленных угодников Божиих. Святыми в Церкви названы все христиане, освящающиеся Пречистыми Телом и Кровью Христовыми в таинстве Евхаристии. И если наш близкий при жизни был членом Церкви, исповедовался и причащался святых Христовых Тайн, тогда у нас не может быть достаточных оснований считать, что после его смерти он нуждается в нашем поминовении более чем мы в его молитвах за нас. Святитель Киприан Карфагенский писал: «...Не должно оплакивать братьев наших, по зову Господа отрешающихся от настоящего века. Мы должны устремляться за ними любовью, но никак не сетовать за них: не должны одевать траурных одежд, когда они уже облеклись в белые ризы».

Они познакомились в морге

Они познакомились в морге

Живут в нашей деревне двое пожилых людей, дед Сергей и баба Маша. Живут душа в душу, и всё у них ладится. Вся деревня смотрит на них и радуется, а кое кто даже завидует. Всегда вместе. Никогда их не видели чтобы кто-то в одиночестве шел. Даже за хлебом в магазин вдвоем идут. Если дед Сергей на рыбалку шёл, то рядом всегда его баба Маша. Я лично не знаю больше таких семей, где муж и жена так неразлучны. Даже в газете о них писали много лет назад, и деревенские жители даже гордились, что живут рядом с ними дед Сергей и баба Маша. Только вот никто из жителей деревни не знал как они встретились. Не знали эту таинственную и жуткую историю давней встречи Сергея и Маши. Сергей в молодости работал водителем лесовоза. Работать приходилось и днём и ночью. И однажды он так заработался, что уснул за рулём и опрокинулся в овраг. Приехала милиция и врачи, которые констатировали сmeрть молодого парня. Отправили Сергея в районный морг, где он и пролежал сутки, пока не очнулся. Сергей очнулся от нестерпимой боли и холода в полной темноте. Он долго не мог понять где он находится, пока не догадался где. Раны на голове небыли перевязаны. А зачем если человек уmeр. Перепугался Сергей прямо жуть. Когда ещё придут за ним и дверь откроют. Так и второй раз уmeреть можно. Но ещё сильнее он перепугался когда услышал слабый плачь в темноте. Тут уж у любого нормального человека крыша поедет. Прислушался Сергей, плачет кто-то, и не показалось ему вовсе, как он первоначально подумал. Плачет девушка. — Здесь кто-то есть?- шепотом произнес Сергей. Плачь прекратился и послышалась возня в темноте. — Кто здесь?- снова спросил Сергей. — Маша,- всхлипывая сказал женский голос. — А меня Сергей зовут,- сказал он,- Маша, а ты знаешь где мы? — В морге,- запросто ответила она. — Вот и я подумал что в морге. А как ты сюда попала? — Утонула. А ты? — Разбился на машине. Уснул за рулём. Они помолчали оба не веря в происходящее. Трудно было поверить в такое. Два оживших одновременно в одно время, разве это не чудо? Это наверно знак. — Не плачь Маша, скоро за нами придут. — Мне очень холодно. Не чувствую ни рук ни ног. Сергей кусая губы слез со стола, протянул руку и пошел, пока пальцами не коснулся чего-то теплого. — Давай я тебя обниму,- сказал Сергей садясь превозмогая боль на пол рядом с Машей,- Так обоим теплее будет. Ждать им пришлось не долго. Часа через два дверь открылась и… И пришлось долго откачивать врача. Ну вы понимаете, что ни каждый выдержит, и не лишится ума видя такое зрелище. На полу сидят обнявшись два мертвеца. Я бы например никогда не хотел такого увидеть. Точно бы в психушку загремел. Об этом случае долго ещё говорили, хотя держали в большом секрете. Ну а дед Сергей и баба Маша с тех пор не разлучались. И прожили свою жизнь счастливо. Владимир Петров

Я буду с ребятенком нянчиться.

Я буду с ребятенком нянчиться.

Бабушка Ефросинья… Ей, наверное, уже за восемьдесят. Позвонили как-то отцу Анатолию её родственники. «Помирает, – говорят, – вас зовёт». «Приезжаю, исповедую, причащаю, – рассказывает батюшка. – Пытаюсь с ней поговорить, поддержать. А она слабенькая такая, жёлтая вся. Еле дышит. Тут же и врач пришёл. Сказал – готовиться, так как жить ей осталось максимум неделю, и то, если очень повезёт». Ушёл отец Анатолий от бабушки Фроси. «На глазах слезы, – вспоминает, – а в душе благодать, что человек причаститься успел. В храме всем сказал, что она скоро нас покинет. Прихожанчики мои, кто смог, зашли с ней попрощаться». Неделя прошла, другая, глядь, а «умирающая» в храм пожаловала. Люди на неё, как на привидение смотрят, а она, как ни в чем не бывало, давай к иконам прикладываться, всем кланяться и на подсвечниках красоту наводить. Отец Анатолий к бабушке Ефросинье направляется, думает, как бы потактичней спросить, как так получилось, что она не… не в Царствии Небесном, одесную Христа. А она уже сама ему навстречу спешит, клюкой перебирает. «Батюшка, – говорит, – батюшка, вы меня тогда причастили, и я поправляться стала. Сейчас совсем как новенькая. Доктора вон вчера напугала. Он меня на улице встретил и аж руками замахал, сердешный: «Вы что! Вы как! Вы ж по всем законам медицины помереть уже должны!». «Ну, простите, – отвечаю, – что подвела медицину. Я старалась. Даже причастилась напоследок». А через какое-то время всем стало ясно, почему Господь с ней чудо такое сотворил. Забеременела её незамужняя внучка Катя, которой было далеко за сорок лет. Кавалер как узнал, так и растворился. Родня тоже желания помочь особо не изъявила. И собралась Катя аборт делать: «Мужа нет, кавалер слинял, работу еле нашла, что теперь, бросать? А чем я ребёнка кормить буду? Да и не девочка уже я… стыдно в таком возрасте рожать, голова вон вся седая». «Безобразить ей, седой, было не стыдно, а рожать , значится, стыдно!», – застучала по полу клюкой всегда кроткая и смирённая бабушка Ефросинья. Чем немало удивила и внучку, и родню. «Я буду с ребятенком нянчиться! Усе!» И для убедительности так шарахнула палкой об пол, что с потолка штукатурка посыпалась. И кот по кличке Лишай (потому что подобрали его котёнком больного и всего плешивого), который по своим кошачьим меркам был едва ли не в два раза старше бабки Фроси и считался недвижимым инвалидом, такого деру дал, что его двое суток найти не могли… Ребенку сейчас года два. В «бабе» своей души не чает, как и она в нем. В храм к отцу Анатолию его водит, пироги ему печёт, песни поёт, в игры какие-то «старинные» играет. И рядом с ним сама молодеет. «Ради него меня Боженька и оставил», – говорит она. Мать, великовозрастная внучка Катя, даже ревнует. Ведь сама сынишку любит без памяти. Но понимает, что только благодаря бабушке Фросе Данилка и родился. И только благодаря ей они его и поднимают. И растёт чудесный мальчишка этот на радость всем. А бабушка Ефросинья верит, что пока она им нужна, Господь её не заберёт. И сил ей даст столько, сколько нужно.

Как мать сына воскресила.

Как мать сына воскресила.

Перед Вами чудотворная икона Казанской Божией Матери в храме Покрова Пресвятой Богородицы. Именно с этой иконой связана одна невероятная история, о которой до сих пор вспоминают старожилы: Молодой парень гулял с друзьями поздно вечером. С кем-то подрались. Парня ударили ножом прямо в сердце. Скорая увезла его в больницу. Врачи констатировали смерть. В это время, ничего не знающая о случившемся, мать убитого пришла в церковь Покрова Пресвятой Богородицы. Материнское сердце уже предчувствовало беду. И женщина с криком о помощи упала на колени перед образом Казанской Божией Матери. Говорят, этот вопль материнского сердца был слышен за пределами храма. Священник, находившийся там, сказал – такую молитву Пресвятая Богородица точно услышит и не откажет. Позже, когда женщину привезли в больницу и главврач сообщил ей страшную весть, она попросила показать ей сына. «Я знаю, сын жив»,- твёрдо сказала мать. Врачи списали это заявление на шок, стресс. Спустились с ней в специальное помещение для трупов. На каталке мертвое тело сына. На левой части груди свежий шов. Врач, делавший вскрытие, сам видел проникающее ранение в сердце, не совместимое с жизнью. Мать подходит к сыну, берёт его руку. «У него есть пульс!». Врачи не верят. Не может быть. Парень точно был мертв, пульса не было. Проверяют – ясно обозначенное сердцебиение. Срочно на операционный стол… Этот парень, теперь уже взрослый мужчина, Владислав Токарев, сегодня живет в Санкт-Петербурге. Живет по милости Божией. Благодаря заступничеству Пресвятой Богородицы, по молитвам родной матери. И это не сказки, а быль…

💝 Помогите шестерёнкам проекта крутиться!

Ваша финансовая поддержка — масло для технической части (серверы, хостинг, домены).
Без смазки даже самый лучший механизм заклинит 🔧

Как покойник на исповедь приходил.

Как покойник на исповедь приходил.

Жил Священник отец Игнатий в церковном домике, внутри ограды, в соседних комнатках со сторожем. И, вот, как-то ночью, стук в дверь. Обычно сторож идёт смотреть — кто там, если срочность до батюшки, тогда зовёт его. Слышит отец Игнатий — бранит кого-то сторож, подумал — может нужно помочь? Вышел, видит — на крыльце стоит босой мужчина, лет сорока, в синеньком казённом халатике, в «трениках» драных с обвисшими коленями, небритый, словом — самого «бомжового» вида. Однако, спиртным от него не пахнет. А, уж конец октября на дворе, холодно. — Батюшка! Скажите ему, чтоб завтра приходил! — сторож возмущённо ворчал — ишь! Исповедаться ему посреди ночи приспичило! — Ты откуда, брат? — спросил отец Игнатий. — Из морга, вон оттуда — странный мужчина показал рукой на больничный забор — меня Матерь Божья всего на два часа отпустила, я седьмое мытарство не прошёл. Сторож смотрит на него, а сам потихоньку отцу Игнатию пальцем у виска крутит, мол — чокнутый он! Но, отец Игнатий, батюшка был всегда не боязливый, посмотрел на ночного гостя — заходи — говорит. Исповедал его как следует, отпустил грехи, даже причастил запасными Дарами, проводил за дверь. Тот ушёл в сторону больницы. А, на следующий день пошёл отец Игнатий в морг, посмотреть, правду ли ночной гость сказал. Смотрит — и вправду, лежит его исповедник на столе в том же наряде, а бабушка-уборщица ругается почём зря — всё студенты, практиканты проклятущие развлекаются! Покойника в мой рабочий халат обрядили! И в штаны, которыми я пол мыла! Издеваются над бабкой беззащитной! Автор записи уверяет нас, что история реальная.

Вечная музыка.

Вечная музыка.

В то утро, отслужив молебен, я тут же принялся готовиться к отпеванию. Умер совсем ещё молодой учёный, недавно блистательно защитивший кандидатскую диссертацию. Болезнь проявилась год назад, как раз незадолго перед защитой. Городок у нас маленький, и о его беде люди сразу узнали и заговорили. Кто-то и меня просил молиться об этом молодом человеке, правда, прежде я не был с ним знаком, и в церкви никогда его не видел. Наши прихожане — народ всё больше простой, неискушённый, а людей учёных в храме редко встретишь. Зови — не зови, всё равно не приходят, но здесь случай особый. Смертельно опасная болезнь делает человека куда как сговорчивее, а по-настоящему неверующих на самом деле почти не бывает. Вот и передал я ему приглашение зайти в храм пообщаться со священником. И он пришёл. Вспоминаю его осунувшиеся плечи, блуждающий взгляд. Сам только-только узнав, что опасно болен, он никак не мог придти в себя и думать о чём-то ещё, кроме как о своей болезни. Чтобы спрятаться от этих мыслей, он каждый вечер напивался. И в тот день пришел выпивши… — Ты веришь в Бога? А о вечности когда-нибудь задумывался? — Я не могу думать ни о чём, кроме как о моей девушке, моей маме, моих друзьях. Не могу представить, что вот ещё пройдёт совсем немного времени, и от меня ничего не останется. Этот мир будет существовать, всё так же будет начинаться утро, идти дождь, а я исчезну, растворюсь в земле. Мне страшно, святой отец. Ты спрашиваешь о Боге, но Бог – это что-то такое, о чём начинают думать в старости, а я никогда не буду старым. Мы проговорили с ним около часа, и мне всё же удалось убедить его придти на воскресную службу и даже причаститься. Пришёл он спустя месяц после нашего разговора, немного успокоившись и смирившись с обстоятельствами. Исповедовался очень кратко, больше для проформы, раз по-другому никак нельзя подойти под причастие. Причастился один раз, а потом пропал, и больше у нас в храме не появлялся, но я продолжал о нём молиться. Вынимая частичку на Проскомидии, вспоминал ту нашу с ним единственную встречу, снова видел его затравленный взгляд и печаль в глазах, которая не покидала их до самой его кончины. Я знал, что молодой человек лечился и продолжал работать над диссертацией, отдаваясь работе всем своим существом. Наверно, уходя с головой в исследования, учёный забывал о своих собственных проблемах. Иногда мы случайно пересекались с ним на улице. Здороваясь, я всякий раз справлялся о его самочувствии и приглашал на службу. В ответ он улыбался и уверял меня, что у него всё замечательно. Почти никогда он не оставался один, кто-то обязательно был рядом, или его девушка, или кто-нибудь из родственников. Они тоже весело кивали мне головами, подтверждая, что у Юры всё хорошо, и что они обязательно придут за него помолиться, но никто так и не пришёл. После проведённого курса лечения на самом деле ход болезни только усугубился, а все в один голос заверяли, что ещё немного, и он обязательно поправится. Но больной понимал, что близкие лгут, потому что боятся, что в отчаянии он снова начнёт напиваться. И от этого всем станет только невыносимее. Он делал вид, что верит им, и тоже улыбался, глядя на меня своими серыми печальными глазами. Всякий раз, встречаясь с Юрой, я замечал, как молодой человек теряет в весе, его лицо становится всё меньше, но глаза остаются теми же, и казалось, что теперь они занимают уже пол-лица, и от этого печали в них только прибавлялось. Но однажды я встретил его рано-рано утром, когда спешил на Литургию. Он был один и шёл мне навстречу откуда-то со стороны леса. Мы остановились, и я почему-то сказал: – Если ты не придёшь, я больше не стану о тебе молиться. – Нет-нет, пожалуйста, не переставай, я обязательно приду. Действительно, он пришёл на Литургию этим же утром, только под самый её конец. Встал возле колонны у Царских врат и смотрит на меня. Я как раз причащал, а закончив, подозвал его и сказал: – Юра, подойди, хочу тебя причастить. Он с готовностью подошёл к чаше и сложил руки на груди. В тот момент мне показалось, что привычные печаль и страх, всё это время наполнявшие его глаза, отступили куда-то там далеко на второй план, а в них наконец появился покой. Хотя, возможно, мне это только показалось… Готовлюсь к отпеванию, расставляю на столике всё, для этого необходимое, и жду, когда привезут усопшего. Неожиданно за спиной слышу радостный женский голос: — Отец Александр, как хорошо, что я тебя застала! Поворачиваюсь, передо мной Ирина, старая моя знакомица. Когда-то, очень давно, мы с ней даже немного дружили, потом наши пути разошлись, она вышла замуж и уехала в Москву. Узнав, что я стал священником, Ирина возобновила прежнее знакомство, иногда наезжая к нам всем своим семейством. Года три назад она почему-то пропала и перестала бывать у нас в храме, только иногда звонила и, ничего не объясняя, очень просила молиться о дочери. И вдруг такая нежданная радость. Честное слово, в других обстоятельствах мы бы с ней не задумываясь и обнялись бы, и расцеловались, но в храме и «при кресте» — я не мог себе этого позволить. – Ну, наконец-то появилась, пропащая душа. Думал всё, обиделась за что-то на нас с матушкой и совсем не приезжает. Ирина смотрела на меня безконечно счастливыми глазами и радовалась вместе со мной: – Что ты батюшка, какие обиды. Просто всё последнее время я практически не отходила от дочери. Только сейчас, наконец, могу говорить об этом спокойно. А вообще, эти три года – самое чёрное время моей жизни. Ты же знаешь мою Полину. Умная порядочная девочка, с отличием окончила университет, вышла замуж. И словно гром среди ясного неба, приходит ко мне и объявляет: — Мама, я сделала анализ крови, мне ставят ВИЧ. Представь, что я пережила. В одно мгновение рухнуло счастье моей дочери. Выяснилось, что заболела от мужа, понятно, что жить с ним после этого она не могла и ушла. Ну, это ещё ладно, вокруг рушится множество семей и это не смертельно, но такая болезнь… Однажды в минуты отчаяния Полина попыталась с собой покончить. С того времени я от неё не отходила. Нужно было что-то делать, заставить дочь хоть немного отвлечься от мыслей о болезни, чем-то заполнить свободное время, и я предложила ей получить второе высшее образование. И ещё мы стали вместе ходить в церковь. Раньше я, если и молилась, то очень редко, даже приезжая к вам приходила больше из любопытства, а грянула беда – и мы пошли к Богу. Со временем Полина начала ездить в один храм в Подмосковье, а я молилась у себя недалеко от дома. Помню, в первый раз пришла, встала у Распятия и прошу Христа исцелить мою дочь. И понимаю, что мало только просить, нужно что-то ещё и от себя отдать, пожертвовать, пострадать что ли, вот, как Он страдал. И надумала… — Помнишь, как я раньше курила? Действительно, Ирина ещё тогда, в первые годы нашего знакомства, дымила как заправский мужик, выкуривая в день чуть ли не по пачке сигарет, и даже страшно было представить, сколько она выкуривает теперь. — За эти годы курение стало частью моей сущности. Никто не мог представить меня без сигареты. И тогда я подошла к Нему и сказала, всё, бросаю курить, а Ты, пожалуйста, исцели мою девочку. Не так, чтобы сперва исцели, а потом брошу, но наоборот – я бросаю курить ради её спасения. И вдруг откуда-то прямо-таки уверенность появилась: да, через три года она исцелится. Три года уже не курю, хотя далось мне это очень нелегко, но ради Полины я готова была и не есть, и не дышать. Она лечилась, и каждый год врачи отмечали положительную динамику. Этим летом дочь закончила второй институт, но самое главное – у неё прекрасные анализы. Батюшка, представляешь, ВИЧ больше нет! В своё время я просмотрела множество материалов об этой болезни и знаю: такого не бывает. Но его на самом деле нет! Вот, всё бросила и поехала к тебе, мне нужно с кем-нибудь поделиться моей радостью. А с кем поделиться, как не с тобой? Ты же молился о нас. Я не скажу, что рассказ Ирины меня потряс. Когда становишься священником, перестаёшь удивляться чудесам и начинаешь воспринимать их точно норму. Что удивительного в том, что Господь исцеляет человека от неизлечимой болезни, на то Он и всемогущ. Удивительно, когда после оказанного тебе благодеяния, когда ты, умирая от страха и безнадёги, неожиданно, будто преступник, стоящий на эшафоте, получаешь помилование и тут же забываешь того, кто тебя пожалел. Удивляет наша неблагодарность, с Богом так нельзя. Помню, уже закончил причащать, выхожу давать крест прихожанам, а моя алтарница шепчет: — Батюшка, люди на причастие опоздали, больного ребёночка привезли. Причастите? Никогда не отказываю причащать опоздавших младенцев. Очень уж взрослые расстраиваются оттого, что дитя не причастилось. Однажды бабушка вот так принесла причастить младенчика, а уже поздно. Ссыпал частички в чашу, вся Кровь, её оставалось очень мало, впиталась, и потому причастить младенца не было никакой возможности. А бабушка не уходит, стоит рядом с амвоном и как заклинание повторяет: — Батюшка, миленький, причасти внучка, – и через пять секунд снова, – причасти внучка. Объясняю ей, как могу, мол, нет у меня возможности малыша причастить, прошу в другой раз подойти, а она будто не слышит, всё твердит и твердит: — Батюшка, причасти… До сих пор у меня этот голос в ушах стоит… и её умоляющие глаза вижу. Крепкий ещё мужчина подносит ребёнка, мальчика лет шести и держит его на руках. – Поставьте мальчика на пол, – подсказывает алтарница. Дедушка, извиняющимся тоном: — К сожалению, он не может ни стоять, ни ходить. Спрашиваю: — Это с ним от рождения? — Нет, это случилось всего с полгода назад, и никто не может объяснить, что с внуком. В трапезной после службы ко мне подсел один из наших клирошан: — Батюшка, ты знаешь этого дедушку, что приносил на причастие неходячего малыша? — Нет, первый раз его вижу. — А я знаком с ним и уже давно. Когда-то мы вместе учились в музыкальном училище. Он неплохой музыкант, хорошо держит басовую партию. Они живут, – и он назвал место недалеко от нас. Несколько лет назад его положили в областной онкодиспансер, а когда вскрыли, пришли к выводу, что пациент неоперабелен. Зашили и отправили домой. Тогда же кто-то из врачей ему сказал: — Увы, в вашем случае мы безсильны, теперь вы принадлежите только Богу. Самое главное, – продолжал собеседник, – что однокашник мой не был даже крещёным. А тут такие дела. Но одумался, поспешил в церковь, окрестился, стал ходить на службы, молился, причащался. Вместе с ним в церковь пришла дочь. Время наступает, ему по всем срокам уже помирать пора, а он всё живёт, и неплохо живёт. Прошёл новое обследование. Посмотрели, метастазы исчезли, а больной орган восстановился, правда, не в полной мере, так что ему теперь приходится принимать гормоны. Все его поздравляют, вот, мол, чудесное выздоровление произошло. Теперь тебе, ох, как нужно Бога благодарить. А он понял, что вылечился, и сделал вывод: значит, в церковь ходить больше не нужно. Вернулся на работу, одно воскресенье пропустил – в храм не пошёл, второе. А там уже и вовсе крест с себя снял. Только человек-то он неглупый, понимает, что Бог его для чего-то оставил. Для чего? Для покаяния, наверно. Стала моего приятеля совесть одолевать, так он, чтобы она его не мучила, убрал от себя всё, что напоминало бы ему о Христе. Иконы попрятал, церковный календарь со стенки снял. Помню, по делам заезжал в их места, и мы с ним случайно пересеклись. А он в своё время, как и я, пел там у них на клиросе. Мы и раньше, как встретимся, так и давай друг друга расспрашивать, какие песнопения поёте, нотами менялись. Встречаемся, значит, я его по привычке о клиросе расспрашиваю, а он отворачивается от меня и кривится так, будто у него зубы болят. Оказывается, бросил петь и о прошлом ничего слышать не желает. И тут на тебе, другая беда: внучек утром просыпается, а встать не может. Ножки свело и всё тут. Звонил он мне недавно, мучается очень. Всё понимает, и что дети по нашим грехам страдают, тоже понимает. Вот, на причастие мальчика принёс, а у самого нутро продолжает упорствовать и никак не покается. Рассказал я Ирине эту историю и предупреждаю: — Если Бог тебя оставляет жить, то это не значит, что Он тебя особо отличает, просто ты ещё не сделала того, что должна. И тебе по какой-то причине даётся вторая попытка. Чудо не означает, что ты уже спасена. Нет, это значит, что тебе ещё предстоит спасаться – всю оставшуюся жизнь. Она внимательно слушает: — Получается, что дедушке этому Бог даже не вторую, а уже третью попытку предлагает, словно в лёгкой атлетике в соревнованиях по прыжкам в длину. — Если уж сравнивать с лёгкой атлетикой, то скорее по прыжкам в высоту. Пока мы так разговаривали, внесли тело усопшего, это был Юра, и мгновенно храм наполнился множеством людей. Всегда так, когда хоронят человека молодого, многие приходят проводить его в последний путь. С одной стороны, очень жалко, когда умирают молодые, а с другой, наверно, таким образом мы подсознательно выражаем смерти свой протест. Человек вечен и, даже будучи не особо верующим, он об этом догадывается, и тогда земная кончина ему представляется какой-то нелепицей. Против торжества этой нелепицы мы и восстаём. Странно устроен человек. Рождаясь в мир, все знают, что настанет день, и каждый из нас пойдёт дорогой отцов. Жить на земле нелегко. Мы вынуждены постоянно трудиться, в поте лица добывая хлеб свой насущный. А ещё нам нужно так много всего, и одежда, и жилище. Стремимся найти верного спутника жизни, родить и воспитать детей. Разве это просто? Сколько проблем и у супругов между собой, а ещё и с детьми. Мы постоянно болеем и боимся заболеть ещё сильнее. И, несмотря на множество трудностей, постоянно цепляемся за эту жизнь, а когда человек уходит в столь раннем возрасте, минуя все эти житейские тревоги и проблемы, жалеем усопшего. Наверно, это ещё и оттого, что мы не знаем, что там нас ждёт в вечности, не знаем её законов и правил. Потому всеми силами стремимся задержаться здесь, во времени. Мне тоже жалко Юру, ведь ему не достались и те маленькие радости, что мы испытываем здесь же, на земле. Он не познал любовь женщины, не успел стать отцом, не порадовался внукам. А главное, его душа не созрела для Царства Небесного, ведь по-настоящему самой главной встречи на земле, встречи человека с Богом у него так и не случилось. Хотя и об этом мы можем рассуждать только предположительно. Во время каждения я смотрел на Юриных родственников, что стояли вокруг гроба, на его друзей и коллег. Повторюсь, их было очень много, и мало кто из них не плакал. Видно, что они скорбят по-настоящему. Мой взгляд скользит поверх голов, и я вижу Ирину. Почему-то она не ушла и осталась помолиться о незнакомом ей человеке. Ещё совсем недавно и она точно так же могла бы хоронить свою собственную дочь, но не позволила ей погибнуть. Встала между смертью, между множеством непреодолимых, казалось бы, препятствий и своей единственной дочерью. Встала и победила. Продолжаю отпевать и ловлю себя на мысли, что среди такого множества замечательных, умных, грамотных, красивых людей, в жизни, окружавших молодого учёного, не нашлось никого, кто взял бы на себя подвиг ради сына, любимого, друга. Хоть бы кто-нибудь начал ради него поститься, молиться, отказался бы, ну, хоть от того же телевизора (в наше время это уже поступок). Никто не взял его за руку и не пришёл вместе с ним в храм. Найдись бы такой человек, как знать, может, и не было бы сегодня этого отпевания. Ещё отчетливее стало понятно его одиночество. Оно не покидало юношу и будто навсегда поселилось у него в глазах. А может, встреча с Богом у него всё-таки состоялась? В момент, когда он причастился и печаль в глазах сменилась на покой? Как хочется в это верить. После отпевания, глядя в это множество замечательных, умных глаз, я стал говорить им о Христе, рассказывал о добре и о зле, «о лютой ненависти и святой любви». Наверно, я увлёкся и не следил за временем, но мне так хотелось, чтобы эти замечательные глаза меня услышали. Проводив процессию до катафалка, возвращаюсь в опустевший храм. Одна из Юриных родственниц дожидается у входа: – Батюшка, прости, но должна тебе высказать, нельзя так. Родные устали, почитай, всю ночь никто не спал. А ты всё говоришь и говоришь. Потом, и в ресторане у нас к определённому часу заказано. — Прости, матушка, действительно, про ресторан я и не подумал. Молча приняв моё извинение, женщина поспешила присоединиться к печальной процессии из родных и близких. С того дня в храме я их больше не видел.

Жертвоприношение.

Жертвоприношение.

Мой приятель Серёга работал у нас на станции в путейской бригаде. И ходил точно так же, как и остальные работяги, в грязном оранжевом жилете, вечно засаленном машинной отработкой или перепачканный вонючим кузбаслаком. Правда, в отличие от других, Серёга никогда не раздражался и не заводил разговоров про зарплату, а ещё он был верующим. Мой товарищ не просто заходил по обычаю в церковь свечку поставить, а верил глубоко и как-то по-детски искренне. Мне всегда интересно, почему человек начинает верить, тем более, если это мужчина. Сегодня вижу мужчину на службе, особенно молодого, и понимаю, что пришёл он не просто так. Представляю, какую огромную мыслительную работу проделал, чтобы, в конце концов, решиться стать христианином. Для нас обычен именно такой путь к Богу – через разум, это женщина принимает решение сердцем, чутьём, интуицией. Мужчина – головой. Спросите верующего человека, почему он пришёл в храм, представитель сильного пола, скорее всего, пустится в пространные рассуждения, а женщина просто пожмёт плечами. Я не говорю, что путеец Серёга не способен на сложный мыслительный процесс – ещё как способен! – но чтобы иметь такую живую веру как у него, мало одной только работы мысли, нужен ещё и опыт живой встречи. Уже потом, после того, как мы с ним подружились, мой товарищ рассказал, что ещё в шестилетнем возрасте он однажды услышал голос. Просто голос, сам по себе, без всякого рядом присутствующего человека. Скорее всего, голос звучал у него в голове. Ребёнку бы испугаться, но он не испугался, а вступил с ним в диалог, и этот диалог продолжался у них несколько десятилетий, до той поры пока Серёга ни пришёл в храм. Кому принадлежал этот голос? Возможно ангелу хранителю, который и привёл мальчика к вере, а может, искусителю, вынужденному замолчать, потому что человек пришёл к вере. Попробуй тут разберись. Можно предположить, что ребёнок внезапно заболел, и эти беседы списать на какую-нибудь форму шизофрении, но только голос часто рассказывал мальчику, что ждёт его в будущем, показывал людей, которые потом сыграют в его жизни важную роль. Малыш даже выпросил у хозяина голоса, чтобы тот помог ему выиграть автомобиль в денежно–вещевую лотерею. И тот согласился. Поэтому Серёга знал заранее, в какой день и в каком году ему следует придти в нужное отделение связи, чтобы купить билет, который принесёт ему главный выигрыш. А однажды, будучи подростком лет двенадцати, он неожиданно услышал: — Хочешь увидеть свою будущую жену? Странный вопрос, кто же этого не хочет? – Тогда смотри, – продолжил голос, – вон она, прыгает через верёвочку. «Помню свою первую реакцию: — За что, Господи?» – рассказывал он. Мальчик, сам не понимая почему, именно так обращался к голосу. – Мы же такие бедные, несчастные. Живём вшестером в одной комнате. Я так надеялся, что хоть жена у меня будет богатенькой, и хоть немножко красивой. А эта, Ты посмотри на неё, Господи, она такая же бедная, как и мы. Ручки, ножки тоненькие, словно ниточки, рыжая, вся в канапушках. Не надо мне такой жены, Господи, дай кого получше! «Правда, вскоре я напрочь забыл об этой встрече и ту рыжую девчонку в прохудившихся сандаликах. Наш городок совсем маленький, и я, будучи предупреждённым, наверняка бы сделал всё, только бы наши пути в дальнейшем не пересекались. Но тогда не случилось бы того, что должно было произойти. Как-то уже накануне нашей свадьбы мне в руки случайно попал семейный альбом моей невесты. Помню, сижу, листаю, и вдруг меня, словно ошпарило, вот же она та маленькая девочка из моего детства в канапушках и порванных сандаликах. Я всё вспомнил и ту нашу с ней встречу, и тогдашний разговор с голосом». — Серёжа, а в церковь ты как пришёл? Расскажи. — Ты понимаешь, это произошло так быстро и необъяснимо чудесным образом, что я даже ни с кем об этом не делюсь. Боюсь, ты мне, просто не поверишь, – а потом предложил: — Знаешь, если это тебе действительно интересно, то в ближайшие выходные мы с женой будем рады видеть тебя у нас дома, Надежда сама всё и расскажет. Так впервые я оказался в их городе. Зашёл в большой, тогда ещё восстанавливающийся храм, там и познакомил меня Сергей с его Надеждой. Пишу и представляю себе её смеющиеся голубые глаза на лице, густо усеянном веснушками. А после службы мы вместе отправились к ним домой. И уже за обеденным столом я услышал удивительную историю. — Серёжу я знала задолго до замужества. Он тогда уже был взрослым, а на меня, малявку, внимания не обращал. Всюду они появлялись вдвоём со своим братом Костиком. Оба невысокие, но крепко сбитые спортивные ребята, несколько лет занимались боксом, Серёжка, тот вообще мастер спорта. У них на двоих был один мотоцикл. Любили они подъехать к открытой танцплощадке, и как бы невзначай затеять с кем-нибудь ссору. Вставали спиной к спине и дрались, невзирая на число противников. Потом Серёжа ушел в армию, за ним Костя. После службы ребята посерьёзнели, остепенились. Тогда мы и познакомились, а вскоре Сергей сделал мне предложение. Он мне нравился, смелый надёжный парень, без вредных привычек. Одно смущало: мне всегда казалось, что мой жених, как бы это сказать, человек несколько жёсткий. А уж когда мы поженились, поняла, что Серёжа не просто жёсткий, а жестокий. Не помню, чтобы он меня когда-нибудь пожалел, проявил внимание, или просто приласкал. Даже когда беременная была, детей носила, даже тогда. Родилось двое деток, а он и с ними так же, по-солдатски, орёт на них, руку поднимает. Я уже не знала, что и делать. Стала в постели от него отворачиваться, так он с вьетнамками связался. Их тогда много из самого Вьетнама к нам на ткацкую фабрику прислали. И главное, одних только девушек, без парней. Вот и были они доступные, а нашим мужикам всё в диковинку. Мой Серёжа стал к ним ходить. Утром домой заявится, и давай рассказывать, с кем он мне изменяет. Спокойно так, даже, вот на столечко, – показала мне пальчиками, – не смущаясь. Ладно, если бы пил, можно было бы всё на водку списать, так он же спортсмен, абсолютный трезвенник. Вспоминаю то время, как мне было тяжело, родители уже умерли, и поплакаться ни к кому не пойдёшь. Тогда я впервые попала в нашу церковь. Она ещё только – только начала восстанавливаться, но службы уже шли. Познакомилась с прихожанами, а потом и с батюшкой. Научили они меня молиться, Евангелие читать, детей на причастие приводила, только Серёжа мой всё крутил пальцем у виска, мол, совсем я уже рехнулась. А мне хорошо, может, только там и было. Время шло, а дома совсем житья не стало. Он не скандалил, нет, просто иногда молча зажмёт меня в каком-нибудь в углу и смотрит испытующим взглядом, и, наконец, однажды ударил головой мне в лицо. А когда ударил, то, всё. Поняла я дальше так жить невозможно. На что уж у нас соседи народ незаметный, так и те мне в один голос советуют: — Надежда, бросай его и уходи, убьёт тебя этот злыдень. — Сама боюсь, а куда идти, ещё и с детьми? Да и человек-то он был ну, не совсем уж плохой, ведь не пил, и для детей старался. Однажды прихожу в церковь на вечернюю службу, стою и чувствую, всё, не могу я так больше. Не знаю как оказалась у иконы Пресвятой, стала на колени и молюсь. Слёзы льются, а я не замечаю, только кричу Ей безмолвным криком: «Матушка, дорогая, помоги, сил больше нет! Столько времени молюсь о своём Сергее, а он только хуже становится. Забери меня, Матушка, я человек верующий и знаю, у Тебя там хорошо, мне туда хочется, где любят. И ещё, чтобы Серёженька мой стал добрым, он же неплохой человек, Матушка, помилуй его. Я согласна умереть, только пускай он изменится. Жизнь за жизнь, Матушка!» Всё это время, пока Надежда рассказывала мне их историю, Сергей сидел молча, обхватив голову руками. А потом продолжил: — И ты понимаешь, я вдруг почувствовал, что-то со мной происходит. Будто взял меня кто-то, словно кусок теста, в свои большие ладони, и давай месить. Чувствую, другим становлюсь, слышать стал то, что раньше не слышал, запахи новые появились, и главное, вот здесь, – показывает глазами на сердце, – будто плотину подмывает. Я же ничего тогда не знал о её просьбе к Пресвятой Богородице, что условилась она за меня свою жизнь отдать. Вечером иду домой, прохожу мимо церкви, и чего-то вдруг подумалось, зайду, свечку, может, поставлю. В храме покойно, молящихся совсем немного, тихо поют на клиросе. Взял свечу, решаю к какой иконе подойти, и взгляд упал на образ Пресвятой, тот самый, возле которого всегда молилась моя Надюша. Подошёл, перекрестился и думаю, что бы такое сказать, ведь возле иконы как-то принято молиться. И тут-то плотину окончательно прорвало. Не знаю, как это можно описать только в одну секунду увидел себя таким, какой есть на самом деле. Я ведь до этого считал себя неплохим человеком, а увидел и ужаснулся. Сколько же я горя приношу, и самое главное, своей семье. Стою у иконы глотаю слёзы, и ничего не могу с собою поделать, хорошо, что темно было, и никто меня не видел. Домой прихожу, встречает меня моя половинка, в глазах привычный страх, что наору сейчас или ударю. Упал перед ней на колени, словно перед иконой, и снова заплакал, а она мою голову к себе прижимает и тоже плачет, так мы с ней и стояли. — Утром, – продолжает Надежда, – я пошла в церковь. Подошла к Пресвятой, благодарю Её и говорю: «Я согласна, Матушка, как условились, жизнь – за жизнь». Смотрю на лик, а глаза у Неё улыбаются, никогда такими я их больше не видела. Не приняла Она мою жертву, а помочь помогла. С тех пор Серёжа совершенно изменился, это же другой человек. У него радость в глазах появилась, молиться стал, в храм ходит. Батюшке теперь в алтаре помогает. Удивительная история. Порою жизнь так человека закрутит, в такое положение поставит, что слетает с него всякая наносная шелуха, обнажая подлинное человеческое. И всё в одночасье становится на свои места. Это как во время атаки, поднялся солдат, пошёл на пули и победил. Или не нашёл в себе мужества встать во весь рост предал близких своих и умер от подлости и страха. С Верой, смуглой симпатичной женщиной лет сорока, мы раньше уже были знакомы, когда в субботу вечером увидел её стоящей ко мне в очереди на исповедь. Я знал, что она работала отделочницей в строительной фирме, только прежде никогда не замечал, что у неё такие большие глаза, большие и блестящие. И только когда она подошла к аналою, стало понятно, что этот блеск от непрерывно набухающих слёз. – Верочка, что случилось? И женщина, уже не имея сил сдержаться, заплакала в голос: – Батюшка, у меня всё очень плохо, очень. Велено в понедельник немедля ложиться на операцию, а надежды на выздоровление почти нет. — Ты только не отчаивайся, раз врачи от тебя не отказываются, значит, надежда ещё есть. Положись на волю Божию и молись. Раньше когда-нибудь была на исповеди? Нет? Тогда давай поговорим о заповедях, а завтра ты приедешь на причастие и после службы я сразу же тебя пособорую. А потом почему-то спросил: — Вы с мужем венчаны? Нет? Тогда я вас обязательно обвенчаю. Когда? А вот как выздоровеешь, так и обвенчаю. И не смотри на меня так, если я обещаю, значит делаю. Зачем я ей это сказал? Наверное, просто чтобы, приободрить. Потом она приезжала уже после операции, ей предстояло пройти длительный курс химиотерапии. Я видел, что Вера ухватилась за причастие, словно за спасительную соломинку. В течение короткого срока реабилитации она успела раза три подойти к чаше. Исповедовалась, причащалась и потом долго ещё продолжала стоять возле образа целителя Пантелеимона. Спустя ещё какое-то время, недели может через две, подхожу к храму и вижу, сидит женщина на лавочке. И прошёл бы мимо, но та меня окликнула, и только после этого, приглядевшись, я с трудом узнал в ней Веру. Судя по внешним чертам, это была она, но только очень измученная и внезапно постаревшая лет на двадцать, в платочке, прикрывавшим совершенно лысую голову. Я помог ей подняться, и мы пошли в храм. И уже там, пытаясь улыбнуться, она сказала: — Батюшка, видимо ты ошибся тогда, пообещав обвенчать нас с мужем. Не выдержу я лечения, лучше уж сразу умереть. Мне всё равно, и нет никакого страха. Я верю в Бога, и знаю, Он там меня встретит, я готова к этой встрече. Только одно меня тревожит, мой муж. Представляешь, что он сказал? «Если ты умрёшь, я тоже уйду. Дети выросли, обойдутся и без нас». Думала, просто пугает, мужики народ капризный, а на днях у него сердце так прихватило, пришлось скорую вызывать. Кардиолог его смотрел, говорит, дело очень серьёзное, и жить ему с таким сердцем осталось месяца три. А он, словно, и рад. Что же делать, батюшка, как детей одних оставлять? — Ты можешь попросить его приехать ко мне? — Да он постоянно со мной приезжает, он же таксист. Я в храм иду, а он никак. Сидит в машине один. Не созрел, говорит, а я знаю, сидит там и места себе не находит. Уж лучше бы вовсе не ездил. — А если я сам к нему подойду? — Нет, лучше не надо, а то напугается, вообще замкнётся. Разговариваем с Верой, а я всё думаю, что же делать, как им помочь? Как заставить её надеяться, поверить в исцеление? И вспоминаю моего давнего приятеля Серёгу и его Надежду, однажды в момент отчаяния, решившую в обмен на спасение мужа предложить Небу собственную жизнь. — Вера, я знаю, что нужно делать. Жертва нужна, понимаешь, подвиг. Да, тебе очень тяжело, не хочется жить, вообще ничего не хочется, умереть бы и только. Но если умрёшь ты, умрёт и он. Жизнь за жизнь, Верочка. Значит, делаем так, служим молебен святителю Луке Крымскому, мы как раз собираемся в его честь строить у нас в посёлке большую часовню. И ты обещаешь, что будешь бороться за свою жизнь, чего бы тебе этого не стоило, пройдёшь через все муки, а в обмен будем просить Господа сохранить жизнь твоему мужу. Согласна? Я видел, как ей было тяжело решиться. Ведь это же очень трудно, смирившись с мыслью о смерти, и приняв решение прекратить лечение, вновь возвращаться в больницу и проходить оставшиеся семь курсов химеотерапии. Ещё семь раз умирать и возвращаться к жизни, без всякой гарантии, что действительно встанешь и вернёшься к обычной человеческой жизни, к той самой, которую, будучи здоровыми, так часто не ценишь. Но это был единственный шанс спасти мужа и не оставить детей одних, и она согласилась. Мы помолились, я причастил её запасными дарами и проводил на выход. Уже у самой двери она обернулась ко мне: — Как ты думаешь, а, может, нам сейчас обвенчаться, пока ещё не поздно? Думаю, мне удастся его уговорить. Конечно, я венчал людей и перед самой их смертью, но ей почему-то отказал. – Вот выздоровеешь, и обвенчаю. Весь год я ежедневно поминал её на молитве, да и не только я один. Наши прихожане, зная историю Веры, радовались её очень редким, но таким знаменательным для всех нас приездам в церковь, переживали за них с мужем и тоже молились. Иногда она шла сама, порой её кто-то сопровождал. Всякий раз Вера брала из храма святую воду, дома пила и с её помощью приходила в себя после очередного приёма лекарств. Ей было очень тяжело, но она не сдавалась и всегда помнила наш уговор: жизнь за жизнь. И ещё, возвращаясь в те дни, я не помню, чтобы женщина плакала или как-то себя жалела. Когда, наконец, был завершён курс химеотерапии, приезжать она стала реже. Только однажды заехала попросить у меня «церковного вина» и я на радостях отдал ей бутылку массандровского кагора, берёг его на какой-то праздник. Я не заговаривал с ней о муже, понимал, если ему будет хуже, то мы об этом узнаем первыми. Просто продолжал молиться о них обоих, даже когда Вера практически исчезла из поля зрения и прекратила приходить в храм. По опыту уже знаешь, если человек перестаёт на тебя выходить, значит, ему стало лучше, и нет причин для беспокойства. Прошло ещё сколько-то времени, и, наконец, она объявилась. – Батюшка, уже два года, как я дала обещание. Помнишь, тогда, жизнь за жизнь? Так вот, вчера ездили в областную больницу, меня сняли с учёта как онкобольную. – Это прекрасное известие. А как твой муж? В ответ она снова улыбается: — Сейчас у него не подтверждается ни один прежний диагноз. Сердце как будто ему всего двадцать. Но тот знакомый кардиолог, сказал, если бы я умерла, его бы сердце остановилась. Такая вот между нами непонятная взаимосвязь. Слушал я Веру и не переставал удивляться. Вот две истории, казалось бы с абсолютно разными сюжетами. В одной из них человек соглашается умереть ради спасения мужа, в другой, наоборот, – соглашается жить. А итог один и тот же, люди приходят к Богу, спасая не только тело, но и душу. — Ты снова одна, где твой таксист? Он что, всё ещё «дозревает»? Вера уже смеётся: — Батюшка, мой «Фома неверующий» начал молиться, правда, при мне ещё немного смущается, говорит, что научился этому, когда сидел и ждал меня возле храма. Сначала просто сидел и горевал, а потом от безвыходности попробовал обо мне молиться. Кстати, вот и он, – она повернулась в его сторону. Мужчина тут же подошёл к нам. — Батюшка, – продолжила Вера, – во-первых, мы приехали узнать, как обстоят дела со строительством часовни святителю Луке? – Стены уже стоят, на следующий год планируем отделывать. — Шпатлёвка и покраска за мной. — Договорились. — А, во-вторых, хочу напомнить ещё об одном нашем уговоре. Я выздоровела, и своё обещание исполнила, теперь очередь за тобой. Сперва я не сообразил, чего она от меня хочет, но Вера продолжила: — У нас скоро серебряная свадьба, и мы хотим, наконец, повенчаться. Она смотрела на мужа, а тот на неё. И я убедился, что от радости тоже плачут, даже самые сильные люди, и вовсе не факт, что только женщины.

Показано 55-63 из 97 рассказов (страница 7 из 11)